Вот такое босоногое детство!

Псебаец Юрий Выскворка рассказывает о своём военном и послевоенном детстве.

Страх перед неизвестностью

Военное время Юрий Степанович помнит с того момента, когда в селе Тищенском, что на Ставрополье, мама с бабушкой рыли в огороде окоп. Такое указание дано было сельсоветом. Через несколько дней в небе появились вражеские самолёты. Шла молва, что они летят бомбить Ставрополь.

— Дома все быстро засобирались, чтобы укрыться в окопе, — вспоминает Юрий Степанович. — Я заплакал, так как хотел забрать с собой котят. Перед приходом фашистов село опустело. Мы с братом тайком убежали со двора. Заметили, что двери в сельсовете, библиотеке и магазине открыты настежь. В библиотеке валялись на полу книги, ветер листал их страницы. В магазине все полки были пусты. С пола я подобрал разорванную пачку ячменного кофе, хотя, как его употреблять, не знал.

Машины с фашистами появились в селе в середине дня. Меня и брата бабушка спрятала в чулан. До нас доносились топот и непонятный разговор на крыльце. Осмелев, мы выглянули в окно и увидели в нашем дворе машину, укрытую сверху ветками акации.

Оказалось, что к нам подселили четырёх гитлеровцев. Вечером они сели за стол, открыли консервы, к чаю достали печенье и сахар. Мы с братом сидели на печке и чувствовали аппетитные запахи.

Спать захватчиков уложили на земляном полу, куда мама настелила соломы. Долго разговаривали. Можно было разобрать отдельные слова: Москва, Сталинград, Сталин, Гитлер. Утром я удивился, когда один из них достал розовое мыло в голубой мыльнице, второй прикурил сигарету от зажигалки, третий заиграл на губной гармошке.

Мама кипятила им чай на улице, где стояла печурка. Они требовали молока и яиц. Проверяли полки в шкафу. Я очень расстроился, когда один из них разбил глиняный кувшин, рассердившись, наверное.

В селе они искали евреев. Краем уха я слышал от старших, что одна пожилая еврейка прячется в зарослях конопли и кукурузы в огороде. Еду и воду ей ночью приносили соседи. Позже сообщили, что её по доносу полицая поймали и расстреляли в конце переулка Широкого.

Отступали враги зимой, в метель. Забегали в хаты. Были уже не бравые, а понурые. Наскоро забирали всё, чем можно было укрыться от холода.

В село привозили эвакуированных жителей из Ленинграда. Их расселяли по домам. К нам подселили маму и дочку. Хатка была маленькая: две комнатки и чулан. Беженцы рассказывали, как бомбили Ленинград, горели дома и земля. Я не мог сообразить, как может гореть земля. Ленинградцы подарили маме занавески на два окошка. Они несколько лет ещё напоминали нам о постояльцах.

После освобождения села жизнь долго оставалась тяжёлой. Мама работала в колхозе весь световой день. Зимой печь в хате топилась редко — не было дров. Мама отводила нас к своей куме Тоне Грязновой на тёплую печку. Там было ещё двое ребят: Нина и Коля, племянники будущего Героя Советского Союза Андрея Васильевича Грязнова. В доме мы оставались одни под замком. Разрешалось только рассматривать картинки и фантики от конфет на крышке большого сундука.

В школу — в маминых ботинках

1 сентября 1944 года ребятишки пошли в школу. Старший брат сказал мне, что на переменке ученикам будут давать мамалыгу, и я пошёл с ним. Мне было шесть лет. Шли мы с братом босые, в коротких штанишках и старых майках. Я заранее приготовил кусок газеты и огрызок грифеля (им до революции бабушка кроила вещи у зажиточных хозяев). Это были мои первые школьные принадлежности. Я не знал ни одной буквы. За нами присматривала бабушка, которая расписывалась крестиком и считала только до 13 (количество её детей).

В классе нас посадили за парты по три человека, выдали по листку бумаги и по половинке карандаша. Так начались мои школьные годы. Пока на улице было тепло, мы бегали на занятия в чём придётся. Неожиданно ночью выпал первый снег. Дома утром никого не было. Выглянуло солнце. По таявшему снегу мы с братом решили босиком добежать до школы, благо она стояла недалеко. Пока бежали, замёрзли, особенно ноги, поэтому за парту сели на корточках. Но в классе тоже было холодно.

Маме на работе, видимо, кто-то сообщил о нашем побеге. Она пришла на урок с хворостиной и отправила нас домой. После уроков к нам заглянула учительница Анна Андреевна и стала уговаривать маму, чтобы она приодела нас к школе. Кое-как подыскали мне старую фуфайку, из домотканой мешковины сшили штанишки, которые продувались насквозь. Из сундука достали мамины ботинки, в них я ходил, как на лыжах.

Букварь был один на несколько человек. Задания выполняли днём, вечером не было освещения. Писали на старых газетах. Ручки делали из палочек, к которым нитками привязывали стальное перо. Чернила готовили из бузины, а зимой — из печной сажи. Они высыхали и осыпались. Палочками для счёта были стебли проса. Нанизывали их на нитку, перекидывали эту гирлянду через плечо и гордо шли в школу. А там с нетерпением ждали, когда в класс войдёт повариха с ведёрком жидкой мамалыги. Для этого мы носили с собой кружки и ложки. Как же я огорчился, когда однажды моя долгожданная порция вылилась через дырочку в дне кружки — я ненадёжно заткнул её тряпочкой.

Ранней весной я нечаянно упал на улице в ледяную воду и заболел воспалением лёгких. Из-за болезни пропустил много уроков. В конце учебного года написал контрольное слово «Маша» с маленькой буквы. Учительница сделала замечание. Мне стало стыдно, я убежал домой. Но во второй класс меня перевели.

Летом мы ходили на временную работу в колхоз. Вслед за комбайном собирали колоски. За это нам давали в обед порцию мамалыги. Ещё заготавливали листья тутового дерева для гусениц шелкопряда. Это бесплатно. Нам говорили, что из шёлка делают парашюты. Собирали колючие семена клещевины, из которых, по словам колхозного бригадира, делали масло для самолётов.

Ходили на прополку хлопка. Но на Ставрополье он не успевал созревать. Со школы осенью иногда нас посылали собирать из-под первого снега недозревшие коробочки. Руки замерзали, парусиновые башмачки промокали. Учителя разрешали жечь костёр. Из волокон хлопка, как говорил директор школы, делали порох для фронта.

Забылся вкус хлеба

Весной 1945-го мы с братом вскопали небольшой участок земли в огороде. Мама где-то взяла немного семян ячменя и засеяла ими делянку. С нетерпением ждали, когда поспеют колосья. Урожай собрали небольшой. Зерно просушили. Правда, оно ещё оказалось недозревшим. Смололи на каменной мельнице. Бабушка долго колдовала над приготовлением домашней паляницы. Лепёшка получилась серого цвета, приплюснутой, но с манящим кисловатым запахом. Её разделили на пятерых членов семьи. Чтобы растянуть удовольствие, мы с братом отщипывали кусочки, стараясь понять вкус долгожданного лакомства.

Как же мы радовались приходу весны, когда появлялась первая зелень! Бежали на луг в поисках съедобной травы или корешков солодки. Радовались, когда зацветала акация. Её сладковатые на вкус цветы тоже шли за милую душу. Мы ласково называли их «кашка-малашка». На речке ловили рыбёшку или рака. Тут же съедали их, для этого брали с собой щепотку соли.

Ранней весной нас манили колхозные амбары, где в подтаявшей земле можно было отыскать прошлогодние зёрна кукурузы, рассыпанные при перевозке. И как же радовались, когда находили целый початок!

Послевоенное время

Было тяжко всем. Но те, чьи родные погибли, жили ещё труднее и беднее. Мой отец Степан Иванович Выскворка вернулся с фронта в 1947 году и пошёл работать шофёром в МТС станицы Каменобродской на Ставрополье. Нас поселили в большой казачий дом с просторными комнатами, высокими потолками, дощатыми полами, широкими окнами, филёнчатыми дверями. Крыша была из оцинкованного железа. С неё собирали дождевую воду для питья и приготовления пищи, а горько-солёная вода из колодцев годилась только для хозяйственных нужд.

По соседству стояла маленькая хатёнка с соломенной крышей, которая от давности и дождей почернела. Жила там семья погибшего на войне Александра Головинского: его жена-тётя Нина и дети: Наташа, Коля и Ваня. Я и мой брат Шурик вместе с ними ходили в школу, купались на речке Егорлык, ловили рыбу на пруду.

В зиму 1947 года нам не удалось заготовить топливо, а большой дом было очень трудно обогреть. Поэтому мы с братом часто ходили погреться к соседям. Коля с Ваней никогда у нас ничего не просили, даже покататься на велосипеде. Их мама ночами охраняла нефтебазу, а днём работала в огороде, косила на пустырях траву, заготавливала кизяк на зиму. Дети ей помогали.

Прошли годы, на крыше их дома прогнила солома, появились течи. С поля они наносили свежей соломы и наняли работника. Тётя Нина подавала кровельщику пучки. Я проходил мимо и заметил, как она тихо плачет. Только потом осознал, что это были слёзы горя от потери сильного мужского плеча.

Ребята Головинские окончили по семь классов, отслужили в армии, вернулись домой, стали работать.  И только тогда смогли заменить солому на черепицу.

Теперь, спустя много лет, когда я бываю на своей малой родине, прохожу мимо нашего казачьего дома, останавливаюсь возле этой хатёнки, запавшей в мою память. Рядом с ней Николай и Иван Головинские построили добротные кирпичные дома.

Великая Отечественная война оставила глубокий след в детских сердцах и душах. Они повзрослели раньше времени и показали миру, что даже самые маленькие могут быть сильными и отважными. Эта история — напоминание о том, насколько важна память о прошлом и как важно ценить мирное небо над головой.

Подготовила Виола Крапивина. Фото из свободных источников.