Мы не забудем тебя, проклятая война

22 июня, без сомнения, скорбная дата, которую обязан помнить каждый россиянин.

Работая над статьёй, я пытался осмыслить глубину драмы минувшей войны, тем более, что победа имела страшную цену: 27 миллионов советских жизней.

Для сравнения — такова численность населения Нидерландов и Чехии.

Безмерные, катастрофические жертвы и вред экономике составляли часть постигшей беды, её физическое, подсчитанное выражение. Но как оценить упущенные возможности страны, нерождённых детей, растоптанные планы или общую усталость народа? Это не имеет цифрового исчисления, но определяет развитие державы на долгие годы вперёд. Общаясь с разными людьми и выслушивая их истории, я раз за разом находил подтверждение своим выводам.

В нашей семье было не принято говорить о войне, но скупые воспоминания дядюшки дали мне общее представление о том времени. Парень 29-го года рождения, не фронтовик по возрасту, в 42-м был вынужден оставить школу и устроиться на завод. Сначала колотил ящики для мин, чуть позже встал к станку и трудился до 46-го, прервав обучение. В 50-х дядя окончил вечернюю школу, институт, побывал на целине и к 80-м стал главным конструктором важного уральского завода. Вроде всё удалось, но до самой смерти писал с ошибками, оправдываясь: «Не довелось серьёзно учиться, на заводе мины точил».

Ирине Фёдоровне Чулковой идёт 98-й год. Её рассказ поразил меня жестокой беспощадностью. С самого начала войны, совсем юная, окончившая семилетку, она была определена на завод в городе Грозном и до 1945 года трудилась в котельной, разгружала бесконечные вагонетки с углём, накидывала топливо в котёл, а в перерывах развозила на телеге стальные заготовки для деталей. А планы, учёба в техникуме – всё это потом, после окончания боёв.

— А не жалели себя, не приходили в уныние от постигшей реальности? – поинтересовался я.

— Что вы? Старшие брат и сестра на фронте, мама — сутками у станка, и я обязана помогать. Ну и сытно кормили на заводе, так что об унынии речи не было, — поделилась ветеран.

«Гвозди бы делать из этих людей!» — вспомнил я слова поэта Николая Тихонова.

Ещё одним мудрым собеседником стал Михаил Павлович Мирошниченко. Свидетель того драматического времени охотно поделился воспоминаниями и нацелил меня на правильное толкование понятий скорби и памяти:

— К лету 41-го мне исполнилось 11 лет и после окончания четвёртого класса в школе станицы Владимировской нас отпустили на каникулы. А утром 22 июня по улицам пробежали курьеры из сельского совета: «Бегите к колхозной конторе, там по радио будут передавать важное правительственное сообщение!» — кричал возбуждённый мужик в запылённых сапогах. Мы с мамой и бабушкой добрались до площади и влились в толпу станичников. Здесь среди людей пробегал шепоток, что сообщение, мол, по поводу войны, которую внезапно начали немцы. После выступления Вячеслава Молотова толпа замолкла и насупилась. Кто- то матерился от злости, молодёжь храбрилась, а казаки, хлебнувшие Первой мировой, молчали.

Отец ушёл на фронт через пару дней, а меня колхозный бригадир определил на машинно-тракторную станцию. «Начальное образование имеешь, так что будешь помощником тракториста», — распорядился он.

С этого момента беззаботное детство закончилось. На уборочной таскали воду для радиаторов техники, ремонтировали косилки и лобогрейки, а на посевной сам сел за рычаги и стал пахать.

Летом 42-го станица приумолкла.

«Плохи дела, раз фашисты под Ростовом, вероятно, и сюда доберутся», — тревожились старики. Посовещавшись, они отрядили пастухов в горы — отгонять колхозный и личный скот. Разбирали технику, прятали её по оврагам, во дворах делали тайники, куда закапывали продукты и ценные вещи. Удручающая тишина в предчувствии беды повисла над округой. В июле по дороге на Псебай появились оккупанты. По-хозяйски заняли школьное здание, разместили в нём склад, в конторе колхоза оборудовали штаб. Откуда-то вылезли самые противные, никчёмные мужички из местных и предложили оккупантам свои услуги, устроившись полицаями. Поносили советскую власть. За месяц постреляли евреев, казнили цыган и выловили красноармейцев, которые отбились от своих частей. Сам видел, как два офицера стояли возле штаба, а рядом ждал какой-то мужчина с прошением. Так вот один из фашистов между разговорами и шутками, не вынимая папиросы изо рта, достал пистолет и застрелил этого мужчину. Будто муху прихлопнул.

Нас, детей, немцы заставляли работать грузчиками на складе за еду. Дадут по банке консервов и нагружают по полной.

Но зимой 43-го они погрустнели — нахлебались от Красной армии под Сталинградом. Команда за командой выезжали из станицы и, когда эвакуация подходила к концу, собрали своих помощников-предателей и кое-кого пристрелили за ненадобностью. Школу вместе с остатками имущества сожгли.

Самым памятным событием за всю войну стал день Победы. Как и в 1941-м курьер бегал и бил палкой по подоконникам, созывал народ. Все собрались у клуба и несколько раз слушали объявление, которое читал Левитан. Слушали и плакали. Обнимались между собой, искренне радовались. А про скорбь с памятью так скажу: скорбеть и помнить – это не пеплом голову посыпать или причитать, а делать так, чтобы тяжёлое прошлое не повторялось никогда. На том и стоять надо.

Алексей Модылевский. Фото автора.