О чём молчит военный билет моего деда
На фото мой дедушка Амбако Платонович Абуладзе. Он умер в сентябре 1998 года похоронен в станице Баговской. Я часто вспоминаю его, и в такие моменты меня охватывают гордость и огромная благодарность к тем, кто воевал.
Время от времени я беру в руки боевые награды и пожелтевшие документы своего деда и каждый раз нахожу в них что-то новое.
В военном билете офицера запаса Амбако Платоновича Абуладзе сказано, что родился он 4 мая 1915 года в селе Цаленджиха Грузинской ССР. В 1938-41 годах проходил срочную службу в Красной Армии. В июле 1941-го из станицы Баговской в звании сержанта был призван на фронт. Воевал с июня 1941-го по май 1943-го помощником командира взвода, командиром взвода, заместителем командира эскадрона по политчасти. С мая по октябрь 1943 года прошёл курсы усовершенствования командного состава Центрального фронта и затем воевал на втором Украинском фронте в должностях командира стрелковой роты и замкомандира батальона. С марта по июль 1945 года находился в резерве. А затем был демобилизован и признан ограниченно годным к службе. Его определили в запас третьего разряда. Гвардии капитан награждён орденами Красной звезды и Отечественной войны первой степени, двумя орденами Красного знамени.
Листая пожелтевшие страницы военного билета, перечитывая наградные документы к медалям «За оборону Москвы», «За оборону Киева», «За Победу над Германией» и потрёпанные справки из госпиталей, я всегда вспоминаю истории, услышанные из уст деда. Рассказанные без пафоса, иногда со слезами на глазах, а чаще всего со смехом и чувством юмора. Каждая из историй словно короткометражное кино, снятое в разное время его пребывания на фронте. Хочу поделиться ими с читателями «Предгорья».
Июнь – декабрь 1941 гг.:
мой дед — помощник командира взвода, сержант.
«В первых числах июля 1941 года в Армавире формировалась 50-я Кубанская кавалерийская дивизия под командованием полковника И. А. Плиева, — рассказывал мой дед. — Я, Филипп Ересиков, Емельян Безмагаричный и другие станичники из Баговской были зачислены в 43-й Лабинский кавалерийский полк. Дивизия была включена в состав войск Западного фронта, осуществляла стремительные рейды по тылам врага, участвовала в тяжёлых боях под Москвой. В ноябре 1941 года Кубанская кавалерийская дивизия была преобразована в 3-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию 2-го гвардейского кавалерийского корпуса под командованием генерала Доватора.
Я служил в разведке до лета 1943 года. Все были такие же, как я — бывшие охотники и пастухи. Мы хорошо ориентировались на местности, отличались терпеливостью и владели ножами. Часто возвращались с хорошими данными, но первое время без «языка». Среди всех в группе я держал самый сильный удар кулаком. Когда намечали пленного, моя задача была его оглушить. Бывало, притащим пленного, мешок с головы снимем, а он холодный.
Помню, караулили немцев на отшибе деревни. Ждали, пока уснут. С собой были только ножи. Я шёл первым, остальные четверо за мной. Неожиданно нос к носу столкнулся с человеком в маскхалате. Я размахнулся и кулаком попал противнику в ухо. Он рухнул как подкошенный. С остальными расправились ножами. Это была разведгруппа неприятеля.
Вернулись мы, к сожалению, не все. Вскоре меня вызвали в штаб. Иду, а душа болит: мало того, что товарищей потерял, так, наверное, и фашист помер от моего удара. Посередине штабной землянки стоял высокий крепкий немец. У него из ушей, носа текла кровь. Он обернулся ко мне. Смотрит и машет головой. Оказывается, он просил показать ему солдата, который его ударил. Он не поверил, что это был я, так как сам был профессиональный боксёр. Я разозлился и говорю: «Могу ещё раз врезать!» и замахнулся. Он моментально поставил руки в защиту и поверил. Потом было ещё много пленных, но этот запомнился навсегда».
Декабрь 1941 – ноябрь 1942 гг.:
мой дед — командир взвода, старший сержант.
«Ходили в разведку в весенний промозглый день. Со стороны хутора услышали пронзительный женский крик и автоматные очереди. Побежали на шум. От двора в сторону дороги шли немцы. Рядом с пылающей избой лежала убитая женщина, а возле неё пятеро детей. Фашистов мы расстреляли, но вскоре услышали шум подъезжающей техники. Меньших детей подхватили на руки, двое старших побежали сами. У меня на руках девочка лет пяти. Когда мы забегали в камыши, немцы ударили из автоматов, но преследовать нас не стали. Одного из разведчиков ранили в руку, а моей девочке попали в шею. Она открыла глазёнки и говорит слабым голоском: «Ой, мамочка…». Вздохнула и умерла. Детей мы оставили в ближайшей деревне. В тот раз линию фронта мы перешли и назад вернулись все. С тех пор не могу вспоминать о войне в присутствии маленьких детей. Плачу».
ноябрь 1942 – май 1943 гг.:
мой дед — замкомандира эскадрона по политчасти.
«Помню, возвращались из рейда, получили по рации приказ взять деревню, где расположилась немецкая мотострелковая часть и танки, и продержать её сутки. А у нас сабельные эскадроны, две пушки-сорокопятки и целый обоз с ранеными. Их отправили к линии фронта, а сами остались. Страшно сказать, но в первую (сабельную) атаку скакали по улицам деревни среди танков. Рубили всех, кто попадал под руку. Все следующие атаки были и пешком, и ползком. От моего 4-го эскадрона осталось человек семь, в том числе я и мой друг, земляк Филипп Ересиков. Деревня стала большой могилой и для наших солдат, и для фашистов. Но мы не только выполнили приказ, но и оттянули на сутки подразделения танковой немецкой дивизии, спешащей к фронту».
Октябрь – ноябрь 1943 гг.:
мой дед — командир роты, гвардии старший лейтенант.
«28 ноября 1943 года я был тяжело ранен. Сквозное осколочное ранение в области поясничных позвонков слева.
Наступление. Моя рота была готова пойти в атаку. Ждали, когда наша артиллерия закончит работать по позициям противника. Не успели осесть фонтаны из земли и снега после последнего залпа, как я выскочил из траншеи и повёл роту. Думал только о том, чтобы как можно дальше пробежать, пока немцы не очнулись от артналёта. Но совсем рядом засвистело и грохнуло. Поясницу пронзила острая боль.
Очнулся от боли и оглушительного звона. Голова раскалывалась. Пошевелиться не могу. Мимо меня ходят люди, но я вижу только ноги. Зову кого-нибудь. Но не слышу собственного голоса. Ко мне подошла женщина-доктор. Говорит мне что-то. Я кричу: «Доктор, говори громче! Пить хочу. Ноги, ноги целые?». Себя не слышу, язык еле ворочается. Она ушла. Вернулась с запиской: «Ранен в спину. Контузия. Не кричи». Подошла нянечка и с ложки напоила сладкой тёплой водой. С этого момента со мной общались только по бумажкам. Я узнал, что еду в тыл, что руки и ноги целые. Лежал пластом без движения. Постепенно боль в спине сменилась общим онемением всего тела, но ноги и руки почувствовал. Голова болеть перестала, а звон уменьшился. Но слух не вернулся. Стал вставать. Ходил как пьяный, швыряло меня из стороны в сторону. Сначала услышал голоса левым ухом. Оказывается, я очень сильно заикаюсь. Потом я узнал, что меня собираются комиссовать. Я — инвалид?! Я здоровый мужик! У меня что, ног или рук нет? Но врач стояла на своём – списать в тыл. Тогда решил выкрасть документы и уехать в свою часть. Ночью прокрался в кабинет главврача. Быстро нашёл папку с документами. Собрался выходить, но встретил доктора. Она кричала так, что дежурные медсёстры сбежались. Грозилась отдать под трибунал. Потом выдала справку и отпустила. Вернулся в полк и в свой батальон.
Март – декабрь 1944 гг.:
мой дед — замкомандира батальона, гвардии капитан.
«Батальон отбивал атаку за атакой. У нас были большие потери. Когда немцы подошли совсем близко, приказал вести бой врукопашную. Немцы тоже почему-то не стреляли. Но один всё же выстрелил мне в руку, наверное, он увидел на моём лице готовность разорвать его на куски. Дуло его карабина упёрлось мне в руку, и прогремел выстрел. Левая рука обвисла. Атаку мы успешно отбили. Меня отправили в полевой госпиталь.
Руку заштопали. Через неделю вызвали в кабинет главврача. Меня встретил капитан из особого отдела и обвинил в самостреле. Арестовал. В какой-то момент охватила паника — ведь расстреляют. Когда вели по коридору, увидел главврача. Кинулся к нему: «Доктор, я в себя не стрелял, в рукопашном бою немец выстрелил». Он помог. Но долечивался я на передовой. Там снова получил тяжёлое осколочное ранение правой руки, левой ноги и лица.
В госпитале в Баку, куда меня отправили, поместили в бассейн с тёплой, но зловонной водой. Находился в ней минут 5-10. Затем отправляли в душ. После этой процедуры на теле не осталось ни одного волоска. Это была дезинфекция от вшей и чесотки. После процедуры мне сняли гипс. Рука в локте опухла, через свищи вытекала гадость. Я сказал, что ампутировать не дам. Нога была в лучшем состоянии, хотя тоже со свищами. В марте меня выписали, но локоть не разгибался, а кисть не работала. Хромал. Комиссия признала меня непригодным. Я поехал к матери в Грузию. Погостил и вернулся домой – в Баговскую, в свой родной колхоз, где дождался Победы. В июле 1945 года был демобилизован и признан ограниченно годным. Встретил бабушку. Поженились. Купили дом. Выучился на ветфельдшера. Подняли детей. Вот и внуки уже выросли. Жизнь пролетела быстро. Всё в ней было, но я ни о чём не жалею».
Наталья Лукьянова, п. Псебай.
2 комментария
Как можно с вами установить связь ? Нечаянно наткнулась на интересные факты истории ….может быть родственники , хотелось бы побольше узнать о них.
Мы пришлём вам на электронный адрес, который вы указали, телефон Натальи Лукьяновой, чьим дедом и был Амбако Абуладзе.