Ангелы жизни

Медицинские работники встали на борьбу за жизнь людей против коронавируса. При этом, находясь на передней линии фронта, они сами и медперсонал подвергаются огромному риску заражения.

За примерами далеко ходить не надо. В соседнем Лабинске, где больница перепрофилирована под госпиталь для заболевших новой инфекцией, 54-летний анестезиолог-реаниматолог Юрий Покопцев и 52-летний рентгенолог Алексей Васильченко стали жертвами COVID-19. О том, как работают медицинские бригады, что видят и испытывают медики, принимающие огонь на себя, — в сегодняшнем материале.

Самая ужасная смерть

Медработники – это те люди, для которых коронавирус более чем реален. То, какими последствиями грозит попадание вируса в организм, реаниматологам, ординаторам, медсёстрам и санитаркам приходится наблюдать ежечасно.

— Самая ужасная смерть — это смерть от удушья. Иногда хочется всех нигилистов — тех, кто не верит в эту болезнь, одеть в средства индивидуальной защиты и повести в реанимацию, к постели больного, который лежит при смерти. Мгновенно отрезвит, — заявил в одном из интервью СМИ хирург-онколог, заведующий одним из отделений Клинической больницы Управления делами президента России Андрей Атрощенко.

Эта больница включена в «коронавирусную сеть», поскольку в Москве мобилизована вся система здравоохранения. Сейчас в столице ежедневно фиксируется около трёх тысяч случаев заболевания, а в отдельные дни и в полтора раза больше. Всего же на сегодня в Белокаменной уже заражено более 50 тысяч человек, умерло свыше 500. Правда, перед майскими праздниками кривая заболеваемости в Москве почти перестала идти вверх. Возможно, это самое начало плато – периода эпидемии в стране, когда рост заболеваемости стабилизируется на одном уровне. Через фазу плато должны пройти и регионы с запозданием на две-три недели по сравнению со столицей. Поэтому то, о чём рассказывают московские медики, скоро наступит и у нас. И это вам не шутки.

Как космонавты

Многие в юношестве увлекались фантастикой и читали о колонизации других планет с опасной средой обитания. При этом либо с интересом следили за мерами предосторожности и стерилизации, которые использовали персонажи, либо удивлялись их необоснованной беспечности. Западная киноиндустрия, в свою очередь, выпустила немало фильмов о проникших на Землю инопланетных паразитах, которые, минуя все средства защиты, уничтожают человеческую цивилизацию, либо как смертоносный вирус по злому умыслу террористов или халатности исследователей вырывается из лаборатории и распространяется по планете. Весной 20-го года ХХI века мы оказались уже не зрителями подобных фильмов, а непосредственными участниками событий.

В Интернете бродит множество видеороликов с демонстрацией, как медики надевают защитные костюмы. Такое ощущение, что это экипировка космонавта: два-три слоя разной одежды. При этом ещё нужно умудриться в правильной последовательности завязать все резинки и лямки. Обычного человека эта процедура приводит в ужас.

Медики специально тренируются правильно одеваться, ведь от этого зависит их безопасность. Есть варианты: противочумный костюм или комбинезон «Тайвек». Первый намного сложнее в использовании.

В среднем экипировка занимает минут 40. Сначала смена приходит в чистую зону, там у всех измеряют температуру. Затем пьют противовирусные препараты, берут средства индивидуальной защиты, идут в раздевалку. При переодевании каждый использует какие-то свои лайфхаки.

Например, маска или респиратор после смены оставляют пролежни на лице. Кожа на носу начинает отслаиваться, покрывается пузырями. Кто-то приклеивает пластыри, кто-то подкладывает ватные диски, кто-то использует гелевые подушечки, которые обычно кладут в обувь… Ещё очень важно обработать чем-то маску для глаз, чтобы она не запотевала. На самом деле это колоссальная проблема, когда в маске ничего не видно, а надо что-то срочно предпринять.

Ну, и сам костюм нужно как-то удобно надеть, чтобы ничего не жало, не мешало. Потому что смена — шесть-восемь часов. В это время нельзя ни маску снять, ни поправить очки. Надел — и всё, намертво, должен все восемь часов находиться в костюме. До конца смены нельзя даже в туалет сходить, поэтому для многих непременный предмет экипировки – памперсы. Особенно для женщин, потому что в силу физиологических и анатомических особенностей выдержать восьмичасовую интенсивную работу без похода в туалет очень непросто. Ведь чтобы сделать это, нужно полностью снять костюм, обработать его, пойти помыться, сходить в туалет, потом опять экипироваться… Все это займёт минимум час-полтора. В это время отлучившегося кто-то должен заменять, но, как правило, это сделать некому. Вот так и проходят коронавирусные будни врачей — многочасовые смены в трёх парах перчаток, противочумных костюмах-скафандрах и памперсах. Трудно сказать, как воспринимаются тяжёлыми больными так необычно выглядящие медики, но в любом случае это ангелы жизни, которых будут благодарить за самоотверженное спасение людей, буквально вытащенных с того света.

Психологически очень сложно работать в таких условиях. Но непросто и подготовить медицинское учреждение к приёму коронавирусных больных. Это огромная работа. Прежде всего зонирование: чистая зона, палаты больных, раздевалки для персонала и прочее. Всё это достаточно трудоёмкие процессы. Каждая деталь должна быть продумана: разметка на полу, схема транспортировки пациента и другое. От таких, казалось бы, мелочей зависит безопасность пациентов, ведь нельзя допустить перекрёстного заражения.

Гадкая болячка

Человек может неделю ходить, не ощущая никаких симптомов заболевания. При этом компьютерная томограмма показывает, что лёгкие больного в таком состоянии, что тот должен уже быть минимум в реанимации. И действительно, через некоторое время состояние резко ухудшается, буквально за пару часов, и человек отправляется не просто в реанимацию, а ещё и на подключение к аппарату искусственной вентиляции лёгких. Или же на фоне относительного благополучия из-за влияния коронавируса на тромбообразование внезапно развивается инсульт и пациент опять-таки попадает в реанимацию. И случиться подобное может как с пожилыми, так и с совсем молодыми пациентами. Болячка очень коварная и гадкая – иначе её и не назовёшь. Она поражает лёгкие, образуются рубцы — фиброз, то есть лёгкие уже не могут полноценно выполнять свою функцию. И есть данные, что только лёгкими деятельность коронавируса не ограничивается.

Случается, что абсолютно вроде бы здоровый до коронавируса человек в расцвете лет попадает на ИВЛ. По словам Атрошенко, здесь, скорее всего, дело в иммунной системе. Когда её атакует коронавирус, она сопротивляется и выдаёт гиперреакцию (цитокиновый шторм), из-за чего возникают угрожающие жизни состояния. Поэтому те, кто считают себя достаточно молодыми для того, чтобы попасть в реанимацию и оказаться на грани жизни и смерти, жестоко ошибаются.

Главная нагрузка при этой инфекции ложится на реаниматологов и персонал, находящийся у них в подчинении. Но особая ответственность лежит также на том враче, которому предписано сортировать больных. Задача сортировки — разделять инфицированных на тяжёлых, лёгких и средней тяжести. На принятие решения отводится минута-две. В условиях аврала и при возможной острой нехватке аппаратов ИВЛ, как это случилось в Италии, врач-сортировщик фактически является распорядителем судеб и решает, кому жить, а кому умереть. По законам военного времени, к коим приравнивают ситуацию с COVID-19, это должен делать самый опытный врач. При нехватке аппаратов ИВЛ к ним подключают только тех из тяжёлых больных, у кого шанс выжить больше.

Дневник доктора Чуйко

Федеральный Центр мозга и нейротехнологий Минздрава России перепрофилирован в инфекционную больницу для пациентов с коронавирусом. Доктор Михаил Чуйко заведует там реанимационным отделением. Он ведёт дневник, в котором рассказывает, как врачи ежедневно сражаются с «коронападлой» (так называет вирус сам врач). Вот несколько коротких выдержек из его дневника.

«…День второй. Началось то, что и должно было начаться, иллюзий мы не строили. С 17 часов, с момента, когда название нашего Центра появилось в реестре мед-эвакуации, мы наконец обрели ожидаемое: нескончаемую вереницу белых и жёлтых автомобилей с людьми, которым было трудно дышать, теряющими воздух…

Дорогие мои! Поймите одну простую вещь: это очень хреновая болезнь. Вы просто не видели, что происходит с лёгкими у тех, кому не повезло. Золотые мои! Сидите, вашу дивизию, дома! Потерпите вы, те, кто ноет взаперти. Вы просто не понимаете, НА ЧТО вы обмениваете свою скуку. На болезнь, от которой реально доказанного лечения на данный момент нет! Смерть от этой болезни мучительна, а жизнь в случае, если вам повезёт и врачи смогут вас вытащить, превратится в сплошной лазарет. И это при том, что всех сюрпризов этой дряни мы ещё, возможно, не знаем.

От вас не требуется сверхусилий и изнасилования собственного эго. Просто не пропустите через себя на других цепь заболеваний. Чистые руки. Маски. Дистанция. Это ненадолго. Но вы должны сделать это сейчас…»

«…Департамент здравоохранения Москвы доставил 42 больных. Но! Из них 11 в реанимации. То ли нам так повезло, то ли сейчас становится все тяжелее, но я, по опыту других больниц, ждал 10-15 процентов в реанимации, но не столько. На ИВЛ пока никого.

Из поступивших в реанимацию восемь — от 40 до 60 лет. Забудьте про болезнь старичков, это не болезнь старичков. Будут и молодые. Ночная смена приняла девять пациентов за шесть часов…»

«День третий. Первая интубация и ИВЛ, мужчина 45 лет, девятые сутки болезни. Лёгкие поражены на 70-75 процентов. Переводят и из других больниц. Заполняются одно за другим стационарные отделения. В реанимации уже 13, теперь и с ИВЛ. Ещё три-четыре дня, и будем полными…

…Есть какое-то ощущение изменения реальности, когда выглядываешь в окно, смотришь, как ездят машины, ходят люди, собака пробежит — а это всё как во сне или в кино. Дереализуется не твой личный треш, которого пару месяцев назад ты и представить себе не мог, а всё, что вокруг твоего Центра. Выйдя за ужином в сеть и прочитав о том… не знаю, как помягче назвать… безобразии в метро, ты не примеряешь уже это на себя как часть своей жизни, в которой мог бы и ты оказаться, а как что-то абсолютно отстранённое и кинематографичное, отмечая лишь про себя: «через недельку-другую некоторые будут совсем рядом со мной».

«…День пятый. В Центре 201 пациент, в реанимации — 18, на ИВЛ уже четверо. Пациенты, как мы и читали в заметках врачей, лежат в отделениях в состоянии средней тяжести, потом резко теряют насыщение крови кислородом, заезжают в реанимацию. И после этого, в ряде случаев, попадают на ИВЛ. Сколько из «аппаратных» больных будет успешно с ИВЛ снято, зависит не только от нашего мастерства, но и от чего-то ещё. Поражение лёгких совсем не похоже на обычные наши вирусные и уж тем более бактериальные пневмонии…»

«…Женщина сорока с лишним лет, заразилась, по-видимому, от коллег на работе. Дома — дочь с внуком, тоже кашляют, но переносят не очень тяжело. Женщина плачет, просит написать дочери, понимает, что дело плохо. Лежит на животе, ей трудно дышать. Просит передать, что у неё «корона», чтобы дочь позаботилась о себе и внуке, сдала тесты. Я вдруг понимаю, что этот вирус, забирающий и стариков, и молодых, выедающий с чавканьем их лёгкие, я ненавижу так, как ненавидели Гитлера в 1941-м. И этой женщине по возрасту столько, сколько моей жене, — я не могу не проецировать. Эта мерзость может забрать дорогих мне людей. У меня просто нет права отступить…»

Никита Вагаев.